Неточные совпадения
25-го сентября — ровно год, как
на «Палладе» подняли флаг и она вышла
на кронштадтский рейд: значит, поход начался. У нас праздник, молебен и большой обед.
Вызвали японцев:
приехал Хагивари-Матаса, старший из баниосов, только что прибывший из Едо с новым губернатором.
Вдруг, смотрю, подымается из среды дам та самая молодая особа, из-за которой я тогда
на поединок
вызвал и которую столь недавно еще в невесты себе прочил, а я и не заметил, как она теперь
на вечер
приехала.
— К сожалению, нет. Приходил отказываться от комнаты. Третьего дня отвели ему в № 6 по ордеру комнату, а сегодня отказался. Какой любезный!
Вызывают на Дальний Восток, в плавание. Только что
приехал, и
вызывают. Моряк он, всю жизнь в море пробыл. В Америке, в Японии, в Индии… Наш, русский, старый революционер 1905 года… Заслуженный. Какие рекомендации! Жаль такого жильца… Мы бы его сейчас в председатели заперли…
— Что сделала? Куда ты меня тащишь? Уж не прощения ли просить у ней, за то, что она твою мать оскорбила и твой дом срамить
приехала, низкий ты человек? — крикнула опять Варя, торжествуя и с
вызовом смотря
на брата.
Исправлявший тогда должность директора профессор Гауеншильд донес министру. Разумовский
приехал из Петербурга,
вызвал нас из класса и сделал нам формальный, строгий выговор. Этим не кончилось, — дело поступило
на решение конференции. Конференция постановила следующее...
Сам он читать не может; я написала, во-первых, под твою руку письмо, что ты все это время был болен и потому не писал, а что теперь тебе лучше и ты
вызываешь меня, чтоб жениться
на мне, но сам
приехать не можешь, потому что должен при журнале работать — словом, сочинила целую историю…
В среду, в которую Егор Егорыч должен был
приехать в Английский клуб обедать, он поутру получил радостное письмо от Сусанны Николаевны, которая писала, что
на другой день после отъезда Егора Егорыча в Петербург к нему
приезжал старик Углаков и рассказывал, что когда генерал-губернатор узнал о столь строгом решении участи Лябьева, то пришел в удивление и негодование и,
вызвав к себе гражданского губернатора, намылил ему голову за то, что тот пропустил такой варварский приговор, и вместе с тем обещал ходатайствовать перед государем об уменьшении наказания несчастному Аркадию Михайлычу.
Егор Егорыч, не меньше своих собратий сознавая свой проступок, до того вознегодовал
на племянника, что, вычеркнув его собственноручно из списка учеников ложи, лет пять после того не пускал к себе
на глаза; но когда Ченцов увез из монастыря молодую монахиню,
на которой он обвенчался было и которая, однако, вскоре его бросила и убежала с другим офицером,
вызвал сего последнего
на дуэль и, быв за то исключен из службы, прислал обо всех этих своих несчастиях дяде письмо, полное отчаяния и раскаяния, в котором просил позволения
приехать, — Марфин не выдержал характера и разрешил ему это.
Предание, еще до сих пор свежее между казаками, говорит, что царь Иван Грозный
приезжал на Терек,
вызывал с Гребня к своему лицу стариков, дарил им землю по сю сторону реки, увещевал жить в дружбе и обещал не принуждать их ни к подданству, ни к перемене веры.
Премьеры театра Корша переполнялись обыкновенно передовыми людьми: писатели, актеры и поклонники писателей и актеров, спортсмены,
приезжие из провинции
на бега, среднее купечество и их дамы — все люди, любящие вволю посмеяться или пустить слезу в «забирательной драме», лучшая публика для актера и автора. Аплодисменты вплоть до топания ногами и крики при
вызовах «бис, бис» то и дело.
Ему писали, что, по приказанию его, Эльчанинов был познакомлен, между прочим, с домом Неворского и понравился там всем дамам до бесконечности своими рассказами об ужасной провинции и о смешных помещиках, посреди которых он жил и живет теперь граф, и всем этим заинтересовал даже самого старика в такой мере, что тот велел его зачислить к себе чиновником особых поручений и пригласил его каждый день ходить к нему обедать и что, наконец,
на днях
приезжал сам Эльчанинов, сначала очень расстроенный, а потом откровенно признавшийся, что не может и не считает почти себя обязанным ехать в деревню или
вызывать к себе известную даму, перед которой просил даже солгать и сказать ей, что он умер, и в доказательство чего отдал послать ей кольцо его и локон волос.
На другой день Печорин был
на службе, провел ночь в дежурной комнате и сменился в 12 часов утра. Покуда он переоделся, прошел еще час. Когда он
приехал в департамент, где служил чиновник Красинский, то ему сказали, что этот чиновник куда-то ушел; Печорину дали его адрес, и он отправился к Обухову мосту. Остановясь у ворот одного огромного дома, он
вызвал дворника и спросил, здесь ли живет чиновник Красинский.
«Когда я
приехал из Москвы в Петербург, — так говорил Шушерин, — по
вызову здешней дирекции, для поступления в службу
на императорский театр, мне были назначены три дебюта: „Сын любви“, „Эмилия Галотти“ и „Дидона“, трагедия Княжнина, в которой я с успехом играл роль Ярба.
В воскресенье утром
приезжала его мать и целый час плакала в мезонине у доктора Шевырева. Петров ее не видал, но в полночь, когда все уже давно спали, с ним сделался припадок. Доктора
вызвали из «Вавилона», и, когда он
приехал, Петров значительно уже успокоился от присутствия людей и от сильной дозы морфия, но все еще дрожал всем телом и задыхался. И, задыхаясь, он бегал по комнатам и бранил всех: больницу, прислугу, сиделку, которая спит.
На доктора он также накинулся.
А одного негра, необыкновенно симпатичного юношу, лет 17, который
приехал в лохмотьях
на корвет и начал помогать матросам, без всякого
вызова, тянуть какую-то снасть, улыбаясь при этом своими влажными
на выкате глазами и скаля из-за раскрытых толстых губ ослепительные зубы, — того негра так матросы просто пригрели своим расположением, и во все время стоянки корвета в Порто-Гранде этот негр Паоло, или «Павла», как перекрестили его матросы, целые дни проводил
на корвете.
— Я думала или, лучше скажу, я была даже уверена, что мы с вами более уже не увидимся в нашем доме, и это мне было очень тяжело, но вы, конечно, и тогда были бы как нельзя более правы. Да! обидели человека, наврали
на него с три короба и еще ему же реприманды едут делать. Я была возмущена за вас до глубины души, и зато из той же глубины
вызываю искреннюю вам признательность, что вы ко мне
приехали.
— Игорь… Дорогой друг мой… Еще раз прошу, оставь меня… Я не могу ехать с тобой… Это
вызывает такие адские муки в раненом плече!.. Каждый шаг лошади, каждое сотрясение… Горя… Добрый, славный Горя, поезжай один… Наш венгерец домчит тебя быстро до окопов… Довези меня только хотя бы до того здания или до рощи, которые мы видели при свете
на краю поля… Потом, утром ты
приедешь за мной снова… Да, Горя, так надо… Ты должен так поступить…
Иногда к нам
приезжал и останавливался
на день,
на два мамин брат, дядя Саша, акцизный чиновник из уезда. Перед обедом и ужином он всегда выпивал по очень большому стаканчику водки и просиживал в клубе за картами до поздней ночи. У него была светло-рыжая борода, отлогий лоб и про себя смеющиеся глаза; я чувствовал, что весь дух нашей семьи
вызывал в нем юмористическое уважение и тайную насмешку. Про Бокля он откровенно выражался так...
Екатерина Ивановна. Почему с Алешей? — у вас опять какие-то гадкие мысли. Ну, разочек, ну, дружески… не хотите? Ну, скорее, а то сейчас муж придет (делая страшные глаза) — му-у-ж! (Коромыслов молчит.) Ага, — мужа испугались! А вдруг я скажу Горе, и он
вызовет вас
на дуэль, что вы тогда — ага, страшно? Я шучу, — он стрелять не умеет. Ну, нате, руку целуйте, если губки не хотите… Что, и руку не хотите? — Господи, как рассердился! Завтра я к вам
приеду.
Наутро мы
приехали в Харбин. Здесь настроение солдат было еще более безначальное, чем
на позициях. Они с грозно-выжидающим видом подходили к офицерам, стараясь
вызвать их
на столкновение. Чести никто не отдавал; если же кто и отдавал, то вызывающе посмеиваясь, — левою рукой. Рассказывали, что чуть не ежедневно находят
на улицах подстреленных офицеров. Солдат подходил к офицеру, протягивал ему руку: «Здравствуй! Теперь свобода!» Офицер в ответ руки не протягивал и получал удар кулаком в лицо.
Савин вышел к ожидавшим его незнакомцам. Они объяснили, что
приехали от имени господина Карлони, которого он сегодня оскорбил в казино,
вызвать его
на дуэль.
Юрка глядел, сидя
на перилах крыльца.
Приезжий расхаживал с Нинкой по снежной дороге, что-то сердито говорил и размахивал рукою. Побледневшая Нинка с
вызовом ему возражала.
Приезжий закинул голову, угрожающе помахал указательным пальцем перед самым носом Нинки и, не прощаясь, пошел к сельсовету. Нинка воротилась к крыльцу. Глаза ее двигались медленно, ничего вокруг не видя. Вся была полна разговором.
Евгения Сергеевна ждала Лизу с нетерпением и приказала слуге, как скоро
приедет она, просить ее в кабинет. Здесь Лиза передала Зарницыной все, что с нею случилось в этот день. Решимость ее
на брак с Владиславом не
вызвала противоречия со стороны ее второй матери, воспламененной патриотическою мыслью, что брак этот послужит вернейшим орудием в пользу русского дела.
Марья Дмитриевна боялась, чтобы граф или Болконский, который мог всякую минуту
приехать, узнав дело, которое она намерена была скрыть от них, не
вызвали на дуэль Курагина, и потому просила его приказать от ее имени его шурину уехать из Москвы и не сметь показываться ей
на глаза.